Улан [СИ] - Василий Панфилов

Продавать его нельзя, как и сдать в аренду — в ближайшие годы, по крайней мере, это может быть воспринято как невежливость. А содержать такую махину… Мда…

Глава двенадцатая

— Я тоже теперь дворянин? — Задумчиво спросил Тимоня.

— Верно. И если хочешь, теперь ты можешь оставить военную службу[127]…

— Ты меня гонишь!?

— Нет, — несколько растерялся князь, — если хочешь, можешь и дальше оставаться моим денщиком.

— Хочу, — ответил успокоенный улан, — я ж сказал, что никуда от тебя. Вот — уже дворянином стал и поместьице есть…

Вскоре после неудавшегося мятежа, Грифичу пришёл очередной пакет документов из адвокатской конторы. Шуршание бумаг, чтение… Информация интересная — юристам удалось выбить кое-какую бывшую собственность Померанской династии. Не слишком много — только “выморочные” имения и фермы, да ещё и только в Шведской Померании — с Прусской пока глухо.

Формально список владений достаточно велик — два десятка мыз, ферм и имений. Но вот на деле… На деле теперь он мог назвать себя помещиком средней руки, но на уровень имперского князя по благосостоянию никак не тянул. Много Владимир не думал и тут же написал им, чтобы продолжали свою деятельность по возвращению его собственности и дальше, ну а средства на неё брали, сдавая пресловутые фермы арендаторам.

Медленно? А что делать… Но впрочем, не так уж и медленно — прецедент уже создан, так что дальше дела пойдут немного проще. Мелькнула было мысль пусть в дело средства, заработанные на службе в России, но пропала — несмотря на наличие русских войск на территории Пруссии и Померании, дела складывались не так хорошо, как хотелось бы. Нет, ничего определённого, но… мутно.

Да и откровенно говоря, выкупом бывших владений Грифичей заниматься не хотелось — это могло создать прецедент, но на этот раз не в пользу князя. Впрочем, дело тут было не только в прецедентах, но и в политическом влиянии. Сейчас он — воспитатель цесаревича и одно из доверенных лиц русского императора. Проще говоря — “давить” его юристам на судей станет намного проще. Пусть и считается, что суды в Западной Европе беспристрастны, но это далеко не так. Ну и… Одну и ту же статью закона в большинстве случаев можно трактовать по разному.

С Павлом, кстати, дела обстояли неважно. Нет, Владимир не потерял его доверие и цесаревич по прежнему любил его и доверял. Но вот психологически ему было тяжело — пусть он и не слишком любил мать, но это всё-таки мать, да и возраст у него пока ещё такой… Неподходящий.

Разговоров о Екатерине мальчик не вёл — понимал, что ТАКОЕ в принципе не прощается. Раскрылись уже планы насчёт убийства Петра после переворота, так что…

Предательство же Панина, выступившего на стороне Екатерины, мальчишка воспринял спокойно и на его слова о том, что переворот совершался в пользу цесаревича, только скривил гримаску. Ну в самом деле — верить в такую ерунду не мог даже ребёнок.

Цесаревич прекрасно понимал, что придя к власти, заговорщики первым делом принялись бы набивать карманы, а благо государства подождёт… Ну и соответственно — к власти Павла не допускали бы очень долго и вопрос ещё — а допустили бы вообще? Как-то сомнительно звучит — допустить до реальной власти человека, наследство (страну) которого ты грабил (если бы планы заговорщиков осуществились) в течении многих лет. Он ведь и спросить может…

Понятное дело, что понял это Павел не сам, хотя вообще-то — ребёнок рос умным. Объяснил наставник, научив с помощью простейших логических блоков “ковыряться” в происходящем.

— Плохо мне, — мрачно протянул мальчик, прижавшись к боку Владимира во время прогулки по парку.

— Понимаю, — столь же мрачно ответил тот, — я ведь тоже со многими из них знался.

Позитив и прочая хрень? Ну так психологом попаданец не был (пусть и частенько бывал в их кабинетах), а натужные попытки развлечь ребёнка “любой ценой” считал неправильными. А вот если он поймёт, что плохо не ему одному, а всем близким, пережившим такое предательство… Общее горе объединяет.

— А их правда опоили? Ну, гвардейцев? — спросил мальчик чуть погодя.

— Правда.

Успокоенное сопение — всё-таки приятно осознавать, что настоящих предателей меньше, чем казалось вначале…

— Они ни в чём не виноваты?

— Виноваты, конечно, — серьёзно ответил князь — он вообще со свои подопечным старался общаться “по взрослому” В меру, кончено — ребёнок есть ребёнок и оседлать шею Наставника или поиграть в карты на щелбаны — это нормально.

— Виноваты, — повторил Рюген, — они просто обнаглели, понимаешь? Привыкли считать себя “солью Земли” просто на том основании, что достаточно высокородны и служат в гвардии. Забыли, что русское дворянство — это прежде всего обязанности, а потом уже — привилегии.

— Бабушка распустила? — повторил Павел слова отца.

— Она, — со вздохом признался Наставник, — не она одна, понятно. Просто она допустила появление при дворе группы людей, которым можно практически всё, вот и… Ну а умные и беспринципные люди могут без особого труда повернуть их в нужную для себя сторону. Так… Вроде бы невинные разговоры, потом чуть более серьёзные, ещё чуть… Затем добавить какую-нибудь дрянь в вино и вот уже гвардейцы идут устраивать переворот, искренне считая себя правыми.

— Но ведь они невиновны? — С нотками сомнения спросил Павел.

— Виновны — и ещё как. Это солдаты из крестьян могут не понимать сути происходящего, а дворяне обязаны задавать себе и окружающим вопросы, думать о сути происходящего. Ну а если нет… То ты либо просто дурак, либо в чём-то согласен с зачинщиками мятежа.

Зачинщиков “потрошили” очень серьёзно, ну так и на кону стояло государство! Пётр ходил злой и видно было — всю демократичность и либерализм из него выбило. Ну а теперь — он выбивал из вельмож-мятежников имущество.

Одно только “раскулачивание” Разумовских дало Императору свыше полутора сотен тысяч крестьянских душ — и это при этом, что “душами” тогда считались только мужчины старше определённого возраста… А ведь были ещё и другие — бывший канцлер Бестужев-Рюмин, Пассек и многие, многие другие… Общая численность крестьян, перешедших в собственность императора, составила свыше полумиллиона душ[128].

Император обчищал заговорщиков не только от жадности — тут скорее главенствовало решение лишить их материальной базы и показать — что бывает, когда влезаешь в заговоры. Затем уже — денежный вопрос и наконец — освобождение крестьян. Нельзя сказать, что Пётр был таким уж противником крепостничества…, но не понимать — насколько это вредно для экономики страны, он не мог, вот и решил действовать, раз уж появилась такая возможность.

После первой волны раздачи имений (без крестьян) “истинно верным”, последовала и вторая — армейским офицерам и дворянам, отличившимся в боях и прежде всего — многодетным. Здесь была та же стратегия — по чуть-чуть, но многим. И “многим” было в буквальном смысле — небольшие поместья по шестьдесят-двести десятин получила почти тысяча человек, причём исключительно майораты, завязанные на службу. Государь не скрывал своей философии от Владимира…

— Когда делаешь благодеяния многим и понемногу, они остаются благодарны, а когда много и немногим — они начинают считать это должным.

Вообще, император и раньше любил красиво оформленные фразы, а теперь полюбил ещё больше, так что частенько “радовал” окружающих витиеватыми сентенциями. Была и другая подоплёка:

— Магнаты всегда опасны тем, что рано или поздно может появиться желание не просто влиять на политику в стране, а делать её самостоятельно, без оглядки на государя. А с такими деньгами, да окружённые множеством прихлебателей, дел они наворотить могут немало.

— Нуу… Сейчас — да, — согласился Рюген, — ну а позже можно будет допустить существование магнатов. Главное — чтобы были чётко очерченные границы, которые им нельзя переступать. И правила игры — жёсткие, но справедливые и главное — неизменные.

— Воля Государя превыше всего! — Стиснул Пётр руками подлокотники кресла. Присутствующий на беседе Павел (собственно говоря, она происходила в его покоях) переводил горящие восторгом глаза с одного собеседника на другого.

— И снова согласен, — китайским болванчиком закивал Грифич, — вот только приструнив заговорщиков, ты САМ должен очертить рамки — в том числе и для себя.

— Зачем?

— Чтобы инициативу не душить. Если слишком уж увлечёшься “Волей Государевой” — вспомни, что было при Петре Первом (Великим попаданец категорически отказывался его называть).

— Верно, — нехотя согласился император, — он любую инициативу задушил, помню.

Такие беседы жутко выматывали принца, но что поделать — Пётр повадился проводить их не менее двух раз в неделю, да непременно в присутствии сына — приучал к политике. Ну а каково было Рюгену, который должен был отстаивать свои убеждения, но при этом не слишком страстно — и одновременно облекать суждения в удобоваримую форму, понятную и приемлемую как мальчику, так и Государю. Ну а если учесть, что у последнего сильно испортился характер… Было непросто.